Окна

По дороге из института в общежитие есть дом – обыкновенная белая девятиэтажка, таких ещё штук пять по Центральному проспекту. Среди остальных она выделяется тем, что в ней находитится супермаркет “Алан-Z”. В этот магазин мы частенько заходили купить по бутылке пивка, когда, согретые весенним солнцем, пешком возвращались из института домой.

Но речь здесь пойдёт не о пиве и не о супермаркете: кончились тёплые деньки, осень рано зажигает уличные фонари и через этот искусственный свет я предпочитаю проезжать на автобусе, рассеяным взглядом окидывая проплывающие мимо пустынные улицы.

И в этот раз я снова задержался в МИЭТе допоздна. В моей уставшей голове зудели математические формулы и я пару раз даже протягивал руку к запотевшему автобусному стеклу, чтобы вывести на нём какие-то соотношения. Не желая смешить немногочисленных пассажиров, я постарался направить свои мысли по другому руслу: захлопнулись двери, автобус отплыл от остановки “Префектура”; мой взгляд уткнулся в массив горящих окон того самого здания.

Зажёгся свет в одном окне, в другом свет погас – кто-то пришёл с работы, а кто-то, экономя электроэнергию, выключил свет выходя из комнаты. За светлыми прямоугольниками ужинают, смотрят телевизор, играют на компьютере и бьют посуду в апогее семейных разборок. Там, где темно, скорее всего никого нет, хотя в таком большом доме наверняка есть люди, которые сейчас уже спят. И не совсем спят… Я улыбнулся.

Завтра окна уже будут гореть по другому: кто-то опоздает с работы, кто-то уйдёт в гости, уедет в командировку, в отпуск, к кому-то прийдут друзья. Несильно, но рисунок огоньков будет отличаться. А может и совсем он будет непохож на теперешний – трудно сказать, ведь так легко подойти и щёлкнуть выключателем!

Сколько окон! Сколько комбинаций!

Я посмотрел на автобусное стекло и увидел начертанный собственной рукой ответ на эти риторические вопросы: 2^50*8 = 2⁴⁰⁰ = (2⁴)¹⁰⁰ = (16)¹⁰⁰ >10¹⁰⁰.

С чего моя рука решила, что в ряду 50 окон, для меня осталось загадкой, впрочем как и число 10¹⁰⁰, неожиданно выскочившее в конце надписи.

Ну и что же – если каждую секунду включать свет в окнах по новому – сколько понадобится времени, чтобы перебрать все возможности? В году 60*60*24*365 < 10⁹ секунд, в миллиарде лет не больше 10⁹⁺¹² = 10²¹ секунды. Да… До 10¹⁰⁰ далековато. Времени все варианты перебрать не хватит, даже если менять комбинации каждую миллисекунду!

Я спрыгнул на остановке “Тысяча мелочей”, чтобы вернуться и посмотреть на чудо – горящие окна девятиэтажки.

И вот они снова передо мной. Семьдесят окон в ряду – всего 560. Значит комбинаций ещё больше, чем я подсчитал.

Вот – ярко вспыхнуло окно на девятом этаже. А 10¹⁰⁰, я где-то слышал – это количество атомов во Вселенной…

Если за каждую комбинацию уничтожать по одному атому в нашем мире, то мир исчезнет, а у дома останутся в запасе мириады других раскладов, и их хватит не на один десяток таких Вселенных как наша.

Я представил как хаотически бегают огни по окнам и после каждой беспорядочной россыпи электрического света где-то исчезает атом. Представил, как исчезают атомы из меня – вырываются атомы углерода из длинных цепей молекул белка и ДНК, растворяются в вакууме атомчики водорода, пропадает вездесущий кислород. Лишённый атомов кальция рушится мой скелет. Миллиарды клеток превращаются в кашу, в которой плавают хвосты разбитых органических молекул, лопаются межклеточные мембраны и всё это медленно высыхает, испаряясь в никуда, пока в доме напротив носятся огни, переходя от одной комбинации к другой.

Чем мне далее прокормить эту ненасытность?

Кремнием и кислородом столба, стоящего неподалёку, или лучше триллионами триллионов атомов здания префектуры, присовокупив к ним мельчайшие частички вещества, монолитно сцепившие вместе все двадцать пять этажей гиганта-гостиницы?

Зажигаются и гаснут окна и постепенно исчезает всё, что я когда-либо видел: дома, машины, асфальт дороги, деревья, мёрзлая земля и нежданным десантом плавно спускающиеся с небес хлопья снега.

Светится больше то правая сторона дома, то левая, то середина его, но чаще равномерно вперемешку – в пропасть комбинаторики бесследно падают моря молекул азота и кислорода; я не видел их, лишь чувствовал как обдувает меня тёплый ветер, когда я выглядывал из окна несущейся по шоссе машине, а вплотную подступившие к дороге весенние поля дарили запах молодой травы – чудесный аромат расколашмачен вдребезги на составляющие и проглочен ненасытным миганием. Та же участь уготовлена раскалённому камню прибрежных скал и ящерицам, в движении к укромной трещине опережающим мой взгляд. Подходит очередь пропасть пляжному песку, несмотря на то, что каждая песчинка само по себе целая страна, со своими бороздами, трещинками, дислокациями и вкраплениями разных веществ – всё равно, что отдельный горный массив для геолога. Не перечесть песчинок в мире, но все они приносятся в жертву на алтаре перебора – Каракумы, Сахара, Тар, Копакабана – тысячи квадратных километров сплошного песка. Грозная Атлантика, потопившая не один корабль, чьи просторы так долго и упорно преодолевал Колумб, стекает в скважину небытия, полностью – от седых гренландских вод до солёного изумруда латиноамериканских морей. За ней следует глубокий и могучий Тихий океан, с россыпью островов, атоллов и рифов. Пропадают кораллы Полинезии, пальмы Гавай, каменные истуканы острова Пасхи…

Щёлк – люстра заливает светом шкафы и кресла, зелёные обои на стене. Нежно-зелёный свет вырывается из окна и реализуется ещё одна возможность – где-то исчезает ещё один атом - возможно это бедный протон, на глубине двух километров вмороженный вместе с электроном в кристалл антарктического льда. Щёлк – минус атом, щёлк – минус два… Где же мертвенно-белые равнины Антарктиды? Где блестящие под солнцем айсберги и стаи пингвинов у линии прибоя иссякающего Индийского океана?

Что перед этим буйством земля – нет ничего легче, чем выщипать все атомы из трав саванны и снега ослепительных Альп, из угрюмой хвои таёжных сосен и вздыхающей листвы амазонских джунглей. На атомы разбирается гордая статуя Свободы, а затем, без всякой задержки и сам Big Apple со всеми своими небоскрёбами. Белый Дом и Кремль, Эйфелева башня и Букингемский дворец, Тадж-Махал и Сфинкс –о чём не подумай– всё тает, не выдержав натиска полчищ комбинаций.

Я представил как сводятся на нет миллионы километров космоса – голубая Венера, ржавый Марс, разбухший метаном Юпитер… Неужели не хватит и планет - исполинов Солнечной системы, чтобы закрыть своими атомами мигающие возможности простого девятиэтажного дома? Не хватит – вот начали гаснуть звёзды. Маленькие и большие, в чьих глубинах Земля затеряется как слеза в озере: братья Денеба, пылающие синим жаром, загадочно-красные светила похожие на Антарес, потусторонне-белый Сириус и ярко-жёлтая Капелла. Нейтрон за нейтроном вытягивается из чрева белых крепышей – пульсаров, уходящих в небытиё. Огни всё пляшут в окнах – не видать уже ковша Большой Медведицы, пропал и пояс Ориона, редеет Млечный путь. Тает Галактика.

Процесс тянет кровожадную лапу за десятки миллионов световых лет к соседним галактикам, высасывая из них вещество. Неизвестные миры отдают себя по кусочку. Чёрные дыры, межзвёздная пыль, спирали туманности Андромеды, квазары истончаются и умирают – но как мне прочувствовать сумасшествие расстояний на которых щедро разбросана материя? Ощутить необхватность Метагалактики, сшитой из блестящих брызг галактик? Здесь я уже беспомощен что-либо представить…

Всё это, тем не менее, исчезнет. Исчезнет, а дом ещё долго сможет зажигать и гасить окна, чтобы потом снова их зажечь – я увидел это: сумасшедшая перебежка света в окнах дома, который подвешен в пространстве. И сверху и снизу и со всех сторон к дому подступила пустота, абсолютная пустота без метров и секунд. Окна мигают, а пустота ждёт.

Когда же пробьёт час, и за пределами дома не останется больше ни одного атома, смертельная и непроницаемая чернота пустоты, как зверь, с торжествующим рёвом тишины набросится на белый девятиэтажный параллелепипед, измельчая окна в мельчайшую пыль, дробя весь внутренний интерьер гостиных и спален, обрушивая этажи в агонии утопающего в вакууме существования…

“Не может быть!” – захотелось закричать мне и я почувствовал что схожу с ума. Правильно ли я посчитал? Неужели я нигде не ошибся? Я вернулся из космических далей к дому, который несмотря на размеры, всё же можно было охватить одним взглядом. Горящих окон стало заметно меньше – уже совсем поздно – я простоял здесь, на тротуаре перед префектурой, не меньше часа. За это время снег свежей белизной покрыл ноябрьскую грязь и продолжал стройными рядами неспешно спускаться к земле.

Нет, всё верно. Вот она бесстрастная математика, вот что может скрываться за сухостью коротких выкладок, если задуматься над их значением!

Я бросил последний взгляд на окна и, утомлённый непрошеным откровением, заскрипел снегом, направляясь к Яблоневой аллее. За спиной постепенно уменьшался в размерах и скрывался за деревьями дом, вместивший в себя весь мир.